Во имя Долга (СИ) - Страница 30

Из госпиталя меня перевели в одиночку без права посещений, где я потихоньку зверел и дурел от безделья. Единственное, что мне оставалось в сложившейся ситуации, это фанатично поддерживать физическую форму, осторожно разрабатывая конечность после операции. Ну, и очень, очень много думать. Моделировать какие-то ситуации, прокручивать в голове известные факты, строить схемы, планы и придумывать прочие упражнения для мозгов. Чтобы не заплесневели окончательно.

Не видя в мире ничего, кроме камеры да комнаты для допросов, я быстро потерял счёт времени. Поначалу появилась мысль делать какие-нибудь засечки или дырки в одеяле, но я очень быстро от неё отказался. А смысл? Если я отсюда выйду, то всё, что нужно, узнаю. А если не выйду… кому какая разница?

Меня даже медицинскими обследованиями не развлекали. Всё, что могли, сделали ещё в том же госпитале, а теперь меня очень ответственно, вдумчиво и долго «кололи». Я сам с собой, — за неимением других собеседников, — заключал пари, когда же им, наконец, надоест это развлечение. И потихоньку начал склоняться к мысли, что никогда.

Странно, но сильнее всего меня в собственном положении тревожили две мысли. Во-первых, отсутствие сведений о судьбе моей зверушки, — сумела она улететь, или тоже сидит где-то в соседней камере, — и, во-вторых, незнание и невозможность выяснить, есть ли по моему делу какие-нибудь подвижки или прогнозы. Мне-то никто не отчитывался!

Удивительным образом меня совсем не тревожила собственная карьера, и я ни на секунду не усомнился в правильности ни одного из своих поступков. Наверное, эта девчонка меня всё-таки заразила. Благородством там, или ещё чем-нибудь нехорошим.

О Рури, кстати, думалось лучше всего. Уж очень ярко стояло перед глазами её внезапно очеловечившееся лицо. А понимание причины этого «очеловечивания» настойчиво меня грызло. Правда, довольно скромно и осторожно: я отдавал себе отчёт, что всё равно ничего не мог изменить, и от меня мало что зависело.

А ещё, — смешно сказать! — но я, похоже, соскучился. Хотя, может быть, скучал я не конкретно о ней, а вообще о нормальном человеческом общении. Просто Рури была последней моей собеседницей, а буквально через пару часов после её отлёта Даррену пришли распоряжения на мой счёт, меня взяли под стражу, прислали специально обученный конвой, и — началось.

Никогда не думал, что меня, — меня! — можно доконать разговорами.

— Зуев, на выход, — в открывшемся дверном проёме показалась поджарая фигура одного из моих следователей.

— Кто бы сомневался, — вздохнул я, поднимаясь с койки и натягивая тёмно-серую рубашку. Такая форма полагалась всем заключённым — тонкая, лёгкая и чудовищно непрочная. Роба без ворота с коротким рукавом, свободные брюки и тапочки, больше похожие на носки. Даже на нижнем белье сэкономили, сволочи.

Следователь, носивший фамилию Итон, привычно никак не ответил, только вошёл внутрь камеры и жестом предложил выходить первым.

Хм. Кажется, в моём распорядке наметилось что-то новенькое!

Снаружи ожидал конвой из четырёх парней в лёгкой боевой броне. Построившись вокруг меня «коробочкой», они, ведомые следователем, двинулись куда-то по коридору. И явно не в сторону допросной.

— Меня всё-таки решили расстрелять? — бодро поинтересовался я у ближайшего конвойного. Ребята обладали отличной выучкой, в мою сторону никто не глянул. С тем же успехом можно было задавать вопросы стене, но это развлечение мне уже поднадоело. А тут я хотя бы самому себе не казался психом: иду, разговариваю с живым человеком, всё в норме.

У смежников я бывал всего несколько раз, а посещения отдела собственной безопасности и вовсе до сих пор умудрялся избегать, так что на местности совершенно не ориентировался. Впрочем, рад я был любим переменам, даже расстрелу. Правда, в перспективу смертной казни толком не верилось; не так уж я и напортачил, а это всё же крайняя мера. Хотя… с собезниками никогда нельзя знать наверняка.

Путь оказался, впрочем, довольно недолгим. Через несколько шлюзов и лифтов мы выбрались в явно более «жилые» помещения; нашей процессии невозмутимо уступали дорогу люди в штатском. Возле одной из дверей мы остановились, Итон нажал кнопку вызова и дверь почти тут же открылась.

— Зуев по вашему приказу доставлен, — доложил он.

— Ну, запускай, чего ты ждёшь? — прозвучал смутно знакомый негромкий вкрадчивый голос.

Вперёд шагнули один за другим двое конвоиров, дальше запустили меня, и «коробочка» закрылась уже внутри просторного кабинета, хозяина которого я за бронированными спинами бойцов и стоящего перед ними следователя не видел.

— Итон, ты всё-таки порой бываешь слишком усердным, — вздохнул обладатель вкрадчивого голоса. — Я понимаю, что по уставу положено, но можно было обойтись и без… вот этого. Ладно, свободен. И конвой тоже.

— Так точно, — сообщил следователь, и все пятеро потянулись к выходу, давая мне возможность осмотреться.

В кабинете, помимо меня, присутствовало двое, и я на всякий случай вытянулся по стойке «смирно». Потому что если от собственного отца я, конечно, догадывался, чего ожидать, то второй присутствующий, — видимо, собственно, хозяин кабинета, — к числу хорошо знакомых мне людей не относился. Зато легенд про него ходило много.

Генерал Зуев с насмешливо-благодушным видом восседал на краю стола, скрестив руки на груди, и с интересом меня разглядывал. По его общей безмятежности я сделал вывод, что из этого кабинета я, скорее всего, уйду своими ногами, и сделаю это в сторону родного дома.